Один из основных вопросов повестки дня развития российской экономики — ускорение экономического роста и создание инфраструктуры, способной обеспечить устойчивость этого роста. Хотя экономическое развитие экономики страны в последние четыре года и было достаточно впечатляющим, есть вполне обоснованные опасения относительно того, как долго эта динамика будет сохраняться. Существует достаточно много указаний на то, что движущими силами сегодняшнего успеха скорее являются благоприятные внешние условия, нежели результаты развития собственно экономики страны. Высокие нефтяные цены последних лет, вплоть до недавнего времени, как правило, рассматриваются в качестве основного источника сегодняшнего роста ВВП России. Россия обладает самыми большими запасами природного газа, вторыми по объему запасами угля и восьмыми по величине запасами нефти в мире. На международном рынке Россия является самым крупным поставщиком природного газа, вторым по объемам поставок экспортером нефти и третьим по величине потребителем электроэнергии. Однако объемы поступаемого в страну дохода от этих источников являются чрезвычайно неустойчивыми и мало предсказуемыми и вряд ли могут рассматриваться как основа долгосрочного экономического роста. Более того, как указывается во многих работах, в определенной мере они могут являться и препятствием для успешного развития. В связи с этим, вопрос, который будет рассмотрен в данной работе, заключается в анализе того, какие проблемы для долгосрочного развития страны могут быть обусловлены тем, что Россия обладает богатыми запасами естественных ресурсов и в ее сегодняшней экономической структуре доминируют ресурсо-интенсивные отрасли.
Российская экономика не уникальна в этом отношении. Практически все богатые ресурсами странами сталкиваются с этой же проблемой — как диверсифицировать промышленное производство и экспорт с тем, чтобы меньше зависеть от ресурсных факторов. Данной проблеме посвящена обширная экономическая литература, которую я попытаюсь проанализировать.
В настящее время Российская Федерация играет в мировой экономике роль экспортера сырья и импортера как потребительских, так и инвестиционных товаров и услуг. Эта — «сырьевая» модель развития не в состоянии обеспечить удовлетворительные темпы повышения благосостояния народа, с одной стороны, макроэкономическую стабильность, международную конкурентспособность наших предприятий и национальную безопастность, — с другой. Данный тезис ныне являестя «общим местом» не только в научных публикациях, но и в официальных документах, равно как и призыв к утверждению в России отвечающей всем перечисленным требованиям «несырьевой» модели.
Экономический рост в России
... потенциального и т. д. Сущность реального экономического роста состоит в разрешении и воспроиз-ведении на новом уровне основного противоречия экономики: между ограничен-ностью производственных ресурсов и ... страны, либо поставщиками импортируемой продукции. Это объясняется тем, что возникшая потребность постепенно превращается в массо-вую, что предполагает непрерывное развитие производства. Развитие ...
Многие вышеперечисленные проблемы в российской экономике можно до определенной степени объяснить эффектом «голландской болезни» и ее последствиями. Целью данной работы является выявить симптомы «голландской болезни» в экономике России и подчеркнуть их харрактерные особенности. На основе проведенного исследования можно привести вероятные пути развития и реформирования экономической структуры и институтов Российской Федерации.
Глава 1. Теоретические аспекты «голландской болезни»
1.1 Возникновение «голландской болезни»
Термин «голландская болезнь» возник после известных экономических событий в Голландии, которая владеет крупнейшим в Европе газовым месторождением Гронинген имногими месторождениями в Северном море. В 1960-е годы во время немецкого экономического «чуда» Гронинген, расположенный в 400 км от Рура, оказался истинной золотой жилой. Но вскоре стали проявляться весьма неприятные эффекты: инфляция (вызванная инфляцией издержек), спад производства на фоне экономического роста, безработица. Тогда экономистов заинтересовала природа данного феномена. Впервые термин «голландская болезнь» был использован в 1977 г. в журнале “The Economist”.
Разработка месторождений и наращивание экспортных поставок природного газа привели к двум взаимосвязанным процессам, существенно повлиявшим на структуру экономики Голландии. Во-первых, по причине высокой привлекательности добычи и поставок природного газа на экспорт данная сфера оттягивала значительные финансовые и производственные ресурсы из других отраслей экономики. Во-вторых, растущие поставки природного газа на экспорт вели к росту спроса на голландский гульден, что вызвало его значительное укрепление по отношению к другим валютам.
Наиболее серьезной для экономики Голландии оказалась проблема быстрого укрепления курса национальной валюты, ведущая к снижению конкурентоспособности обрабатывающей промышленности в сравнении с иностранными производителями. В условиях открытости экономики и при отсутствии эффективных мер по поддержке конкурентоспособности обрабатывающая промышленность потеряла инвестиционную привлекательность, что привело к промышленному спаду и деиндустриализации.
Таким образом, изначально позитивные процессы, заключающиеся в улучшении конъюнктуры рынков углеводородного сырья, в итоге привели к серьезным негативным последствиям для экономики Голландии. Для обозначения такой ситуации, когда укрепление курса национальной валюты, вызванное ростом экспортных поставок сырья, приводит к стагнации промышленного производства и других отраслей национальной экономики, теперь и используется термин «голландская болезнь».
Схема развития «голландской болезни» представлена на рис. 1.
С тех пор этот эффект не раз наблюдался и в других странах. В 1970 — 1980-е годы, в первое десятилетие высоких цен на нефть, ее производство выросло почти в семь раз в Норвегии, в 2,5 раза — в Голландии, почти вдвое — в Великобритании. Поскольку промышленный выпуск вцелом стагнировал (оставался почти неизменным в Норвегии, упал — в Великобритании и немного вырос — в Голландии), рост производства в нефтяном секторе и в секторе неторгуемых товаров (например услуг) сопровождался падением на почти такую же величину доли добавленной стоимости, произведенной в промышленности.
В конце 1970-х годов Бразилию поразили заморозки, и соседние страны, конкуренты Бразилии на мировом рынке кофе, получили неожиданный бонус. В Колумбии курс песо вырос почти в полтора раза по отношению к доллару и пострадали чуть ли не все остальные секторы экномики, кроме, конечно, госсектора, строительства и аренды жилья. Вперерабатывающей промышленности, включая химию и металлургию, рост замедлился вдвое, а в легкой — и вовсе наступил спад.
|
Улучшение конъюнктуры на мировых сырьевых рынках при наличии развитой сырьевой базы |
Открытие и начало интенсивногоосвоения крупных месторождений сырья |
||
|
Наращивание объемов добычи сырья и переориентация на экспортные поставки в связи с ростом мировых цен |
Рост поставок сырья на внешний рынок |
||
|
Рост поступления валютной выручки от экспорта сырья |
|||
|
Увеличение предложения иностранной валюты на внутреннем рынке |
|||
|
Центральный банк не вмешивается в баланс спроса и предложения на валютном рынке, чтобы не допустить ускорения инфляции |
Центральный банк начинает скупать иностранную валюту, чтобы не допустить роста номинального курса национальной валюты |
||
|
Рост номинального курса национальной валюты |
Рост номинальной денежной массы, что ускоряет инфляцию |
||
|
Укрепление реального курса национальной валюты |
|||
|
Снижение конкурентоспособности национальных производителей |
|||
|
Замедление темпов роста обрабатывающей промышленности, усиление зависимости экономики от экспорта сырья, снижение темпов научно-технического прогресса и социально-экономического развития при отсутствии реинвестирования валютной выручки внутри страны |
|||
Рис. 1 — Механизм развития «голландской болезни»
Проблема«голландской болезни» имеет теоретическую основу, причем ее причины лежат не столько в монетарных диспропорциях, сколько в структурных.
Общий вопрос, на который пытается ответить литература, заключается в том, является ли обладание богатыми запасами ресурсов благом для экономики или наказанием. На первый взгляд кажется странным, как тот факт, что судьба наградила страну практически бесплатным доступом к дорогостоящим ресурсам, может являться причиной экономических неудач. Однако, как это часто случается в экономических системах, разнообразные косвенные отрицательные эффекты могут перевесить прямой положительный эффект от дополнительного благосостояния, так, что с точки зрения развития всей экономики, общий эффект обладания естественными ресурсами может оказаться отрицательным.
Современная экономическая наука не дает точного ответа на этот вопрос. Существует много теорий и примеров в пользу и того, и другого результата. Большое количество исследований, как теоретических, так и эмпирических, посвящены исследованию взаимосвязи обладания страной естественными ресурсами и ее экономическим ростом. Хотя единое понимание этой связи во всей ее полноте и отсутствует, тем не менее, можно выделить несколько механизмов, которые ответственны за отрицательные последствия наличия в стране естественных ресурсов для ее экономического развития. В последующих параграфах остановимся на удорожании валюты и эффекте «голландской болезни», а так же я постараюсь дать объяснение так называемого «ресурсного проклятия», подразумевающего непроизводственную деятельность экономических агентов, стимулируемую большой рентой, ассоциированной с наличием естественных ресурсов, приводящей к низкому качеству институтов управления в экономике, что, в свою очередь, сказывается замедлением экономического роста.
1.2 Эффект «голландской болезни»
Сейчас довольно часто в газетах и экономической литературе можно встретить термин «голландская болезнь». Однако его использование далеко не всегда правильно, так как нередко он употребляется в контексте несколько иной проблемы, нежели той, для описания которой он был изначально введен в экономическую науку. Оригинальный смысл термина «голландская болезнь» относится к ситуации, когда открытие в стране запасов некоторого естественного ресурса отрицательно сказывается на развитии других, как правило, обрабатывающих, отраслей экономики, товары которых экспортируются на мировой рынок. Такое же явление может сопровождать неожиданный рост на мировом рынке цены на естественный ресурс, экспортером которого является рассматриваемая страна. В обоих случаях внешний баланс страны будет характеризоваться ростом условий торговли. Но довольно часто этот термин употребляется в контексте возможного отрицательного влияния обладания естественными ресурсами на долгосрочное развитие страны, безотносительно конкретных эпизодов экзогенного роста условий торговли. Хотя, несомненно, оба эти явления тесно связаны, необходимо различать их, так как механизмы их влияния на экономику различны, а соответственно, должны использоваться разные инструменты экономической политики для влияния на них.
Для того, чтобы понять механизм эффекта «голландской болезни», обратимся сначала к теоретическому его представлению. Давайте рассмотрим совершенно конкурентную малую (в том смысле, что внутренние события в стране не оказывают никакого влияния на мировые цены) неоклассическую экономику с фиксированными запасами трудовых ресурсов и капитала, состоящую их трех производственных секторов. Первый сектор — Нефть — производит нефть, экспортирующуюся на мировой рынок. Второй сектор — Торгуемый — производит другие торгуемые на мировом рынке (как экспортируемые, так и импортируемые) товары. Третий сектор — Неторгуемый — производит товары, реализуемые исключительно на внутреннем рынке страны. При сложившихся на мировом рынке ценах первые два сектора производят определенное количество товаров, а разница между внутренним производством и внутренним спросом при этих ценах или экспортируется за рубеж, либо импортируется из-за рубежа. Неторгуемый сектор отличается в этом отношении: цены товаров этого сектора эндогенно определяются балансом внутренних спроса и предложения.
Для непосредственного описания технологии в трех секторах производства обратимся к модели специфических факторов. А именно, мы будем предполагать, что товары в каждом секторе производятся с использованием только труда и капитала, причем капитал, используемый в некотором секторе, специфичен, то есть не может использоваться ни в каком другом секторе, в то время как труд однороден и может свободно перемещаться между отраслями. Полная мобильность труда приводит к тому, что заработная плата во всех отраслях экономики будет одинакова. Будем также считать, что запасы капитала во всех трех секторах и рабочая сила во всей экономики заданны экзогенно и не меняются во времени.
Предположим, что рассматриваемая нами экономика находится в состоянии равновесия и неожиданно происходит рост цены на нефть на мировом рынке. Непосредственным следствием этого станет рост доходов всех факторов производства, занятых в секторе Нефть. Это, в свою очередь, будет иметь два важных последствия.
Первым рассмотрим эффект расходов. Некоторая часть прироста доходов в секторе Нефть будет израсходована на товары, производимые в Неторгуемом секторе. Это может происходить как вследствие того, что владельцы факторов производства, занятых в секторе Нефть, непосредственным образом увеличивают свои расходы на товары, произведенные в Неторгуемом секторе, так и вследствие увеличения государственных расходов на эти товары в виду увеличения государственных доходов из-за роста налоговых поступлений от сектора Нефть. Независимо от механизма, растет спрос на товары, произведенные Неторгуемым сектором, что влечет за собой рост цен на них. Наиболее важным для последующего анализа является результат, что растет цена неторгуемых товаров относительно торгуемых, так как цена последних фиксирована экзогенно на внешнем рынке. А поскольку отношение отражает реальный обменный курс, то мы можем ожидать реальное удорожание внутренних денег и соответствующее перемещение мобильного фактора производства — труда — из сектора Торгуемого в сектор Неторгуемый.
Вторым последствием есть эффект перемещения ресурсов. Экзогенный рост цены в секторе Нефть приводит к росту стоимости предельного продукта обоих факторов производства, занятых в этом секторе. При неизменном уровне заработной платы это означает рост спроса на труд в этом секторе, что приводит к перетоку рабочей силы из остальных секторов экономики в сектор Нефть.
Оба рассмотренных эффекта привносят свой вклад в снижение выпуска в Торгуемом секторе, в то время как влияние на сектор Неторгуемый неоднозначно: эффект расходов положительно влияет на выпуск данного сектора, а эффект перемещения ресурсов — отрицательно.
Именно снижение выпуска в Торгуемом секторе вследствие роста цены в секторе Нефть и называется эффектом «голландской болезни».
Насколько чувствителен этот результат к сделанным нами допущениям относительно устройства рассматриваемой экономики? Посмотрим, меняются ли наши выводы, если мы изменим предположения относительно мобильности факторов производства.
Во-первых, давайте предположим, что Нефтяной сектор задействует только немобильные факторы, то есть факторы производства, используемые в этом секторе, совершенно непригодны для использования в других секторах экономики. Этот предельный случай называется случаем изолированного («анклавного») Нефтяного сектора и предполагает отсутствие взаимосвязи между внутренними рынками факторов производства и Нефтяным сектором. В этой ситуации эффект перемещения ресурсов будет отсутствовать и только в силу реального удорожания внутренней валюты мы однозначно получаем прирост выпуска в Неторгуемом секторе и падение выпуска в Торгуемом секторе в ответ на рост цены на нефть.
Таким образом, мы видим, что предположения относительно мобильности факторов существенным образом определяют результирующее влияние изменения цены нефти на развитие остальных секторов экономики.
Постараемся вывсети макроэкономические последствия роста цены на нефть. Предположим, что долговременное увеличение цены произошло неожиданно. Это приведет к росту текущего и перманентного дохода страны. Благодаря эффекту дохода последует рост агрегированного потребления во всех секторах экономики, в том числе в секторах Неторгуемых и Торгуемых товаров. Очевидно, должно соответствующим образом вырасти и производство, по крайней мере в секторе Неторгуемом, а следовательно, и инвестиции в этот сектор.
С другой стороны, существует обширная литература, которая указывает на некоторые, как экономические, так и экономико-политические механизмы, которые в этих условиях отрицательно влияют на стимулы к инвестициям. Например, дополнительная прибыль может оказаться «захваченной» трудовыми союзами, ограничение продаж нефти в странах ОПЕК может уменьшить стимулы инвестировать в Нефтяной сектор, рост дохода может снизить предложение труда и т.д. Таким образом, однозначного ответа на вопрос о том, как отреагируют инвестиции на рост цены на нефть, мы не можем получить.
С ростом реальных доходов логично ожидать роста накоплений. При заданном уровне инвестиций это положительно отразится на счете текущих операций. Однако, если рост цены приведет к росту инвестиций, то, предполагая высокую интенсивность импорта в отношении капитальных товаров, что соответствует ситуации в развивающихся странах, можно ожидать временное ухудшение счета текущих операций благодаря росту импорта инвестиционных товаров.
1.3 «Ресурсное проклятие»
Термин «ресурсное проклятие» был введен английским экономистом Р. Аути для обяснения парадоксального явления: значительного падения уровня жизни в странах-экспортерах нефти в 1970 — 1980-е годы. В течение двух с лишним десятилетий, прошедших с момента установления «нефтяного эмбарго» в 1974 году (которое привело к резкому росту цен на нефть), показатель ВВП на душу населения, лучший экономический индикатор уровня жизни, в странах ОПЕК снижался в среднем на 1.3 % в год, тогда какв остальных развивающихся странах он рос в среднем более чем на 2 % в год.
Факт более медленного развития стран, богатых ресерсами, впервые был выявлен в межстрановом исследовании Дж. Сакса и Э. Уорнера. Они отмечали, что вполне согласуется и с результатами исторического анализа экономического роста: в XVII веке бедные ресурсами Нидерланды обогнали богатую драгоценными металлами Испанию, а в конце XIX — начале XX веков Япония обогнала Россию.
В отличие от широко распространенного мнения, результаты данных исследований не доказывают, что страны, богатые ресурсами, жили бы лучше, если бы избаились от них. «Ресурсное проклятие» — это отрицательное влияние структуры экономики на темпы экономического роста (а не на уровень развития).
Чтобы развиваться быстрее, нужно не уничтожить природные ресурсы, а заменить их другой продуцией. «Ресурсное проклятие» свидетельствует об отрицательном влияние не самого наличия природных ресурсов, а их доминирования в национальном хозяйстве. Например, США — один из крупнейших производителей нефти в мире, но это производство играет в их экономике небольшую роль, не покрывая и половины ее потребностей.
Одним из признаков несостотельнсти гипотезы о макроэкономической природе «ресурсного проклятия» является, то что оно поражает не все страны, а только государства с неразвитыми политическими институтами. Имеет место «условное проклятие»: в странах с развитыми политическими и экономическими институтами нефтяное богатство не влияет на рост (или влияет положительно), а в незрелых демократиях отрицательный эффект присутствует; более того, в этих странах нефтяное изобилие приводит к задержкам в проведении реформ и дальнейшему разрушению институтов. Сформулировано предположение, что увеличение «нефтяного бонуса», усиливая борьбу за ренту, в условиях политического равновесия ослябляет спрос на хорошие институты.
Гипотеза о том, что «ресурсное проклятие» грозит прежде всего государствам со слабыми политическими институтами, подтверждается и опытом развитых стран: в них изменения конъюнктуры не приводит к ухудшению институтов. Норвегия, одна из самых богатых углеводордами стран, использовала дополнительные доходы от экспорта нефти на увеличение расходов, на образование и создание стабилизационного фонда. Однако, поскольку ресурсы были открыты уже после того, как в стране сложились развитые политические и экономические институты, ресурсное изобилие не привело к долгосрочному заедлению темпов роста. Норвегия и сейчас — одна из самых богатых стран в мире.
Свобода права собственности также связана с ресурсным проклятием. Оказывается, что вероятность национализации зависит отрицательно от уровня развития политических институтов. В качестве показателя развития политических институтов рассматривается уровень демократии и показатель наличия сдержек и противовесов, ограничивающих исполнительную власть. Полученные результаты вполне соответствуют интуитывным представлениям — чем выше цена на нефть, тем больше соблазна отобрать нефтяную компанию; политические интституты ограничивают возмоность экспроприации, так как подотчетное правительство должно учитывать отрицательное влияние нарушения прав собственности на инвестиционный климат.
Страны, в экономике которых доминируют природные ресурсы, характеризуются — при прочих равных условиях — более низкими темпами экономического роста. По мнению господинов Гуриева и Сонина, этот факт, который часто называют «ресурсным проклятием», не объясняется макроэкономической «голландской болезнью». «Ресурсное проклятие» связано с закономерностями развития политических и экономических институтов. Оно поражает в первую очередь те страны, в которых институты не развиты. Более того, его основной механизм -дальнейшее разрушение институтов.
Глава 2. Особенности «голландской болезни» в России
2.1 Российская специфика «голландской болезни»
В последнее время к описанию экономической ситуации в России все чаще применяют термин «голландская болезнь», подразумивая под этим понятие в широком смысле зависимость экономики от конъюнктуры мировых рынков минерального сырья. О «голландской болезни» на официальном уровне впервые было заявлено Министерством экономического развития и торговли в 2000 году. Проблема, по мнению специалистов, министерства, заключается в том, что рост экспортной выручки позволяет наращивать капитальные вложения в добычу нефти и газа без увеличения производства. Дискуссия по этому вопросу в основном сводится к монетарным аспектам проблемы. Взаимосвязь валютного курса и сырьевого экспорта были неоднократно исследованы. Некоторые экономисты, в частности А. Брич, указывают на некорректностьиспользования термина «голландская болезнь» для анализа ситуации в российской экономике. По его мнению, данная модель описывает явление неожиданного открытия новых сырьевых месторождений с последующим ростом реального валютного курса и негативным воздействием на отрасли экономики, не относящиеся к сырьевым.
Аспекты экспортосырьевой ориентации российской экономики
Анализ данных поквартальной динамики доли экспорта и импорта в ВВП России, а также доли углеводородов в экспорте в 1994-2007 гг. (рис. 2) позволяет утверждать, что российская экономика достаточно открыта: отношение экспорта товаров к ВВП России в 1994-2007 гг. составило в среднем 29,3%, импорта товаров к ВВП — в среднем 17,0 %. Заметим, что на протяжении всего рассматриваемого периода экспорт товаров из России превышал импорт, что вело к дополнительному притоку валюты и поддерживало курс рубля.
Рис. 2 — Поквартальная динамика основных показателей, характеризующих внешнюю торговлю России в 1994-2007 гг.
Известно, что основная доля российского экспорта товаров приходится на экспорт углеводородного сырья и продуктов его переработки. При этом если ВВП в долларовом выражении в 2007г. вырос по отношению к 1994г. в 4,7 раза, а экспорт товаров — в 5,3 раза, то экспорт углеводородов — в 8,7 раза, в результате чего его доля в общем товарном экспорте увеличилась с 37,4% в 1994 г. до 61,5% в 2007 г.
Заметим, что увеличение доли углеводородов в экспорте товаров из России происходило не только по причине растущих мировых цен на энергоносители, но и за счет роста физических объемов поставок, в ущерб потребностям российской экономики в продукции нефтегазового комплекса (рис. 3).
Так, по данным ФСГС РФ, экспорт нефти с 1995 г. по 2007 г. вырос в 2,1 раза (со 122 млн т до 258 млн т), в то время как добыча нефти и газового конденсата — всего в 1,6 раза (с 307 млн т до 491 млн т).
Экспорт нефтепродуктов за указанный период вырос в 2,4 раза (с 47,1 млн т до 111 млн т), в то время как первичная переработка нефти — в 1,3 раза (со 182 млн т до 229 млн т).
Рис. 3 — Доля экспорта в общем объеме добычи (производства) основных углеводородов в России в 1995-2007 гг., %
Относительное уменьшение ориентации на экспорт за указанный период можно отметить только в газовой сфере: при росте добычи газа на 9,4% его экспорт снизился на 4,2 %.
Проведенный анализ позволяет заключить, что экспортосырьевая направленность российской экономики за рассматриваемый период только усилилась.
Сложившееся положение привело к существенному укреплению реального валютного курса рубля. Несмотря на резкую девальвацию курса рубля в 1998-1999 гг., реальный валютный курс рубля в остальные годы рассматриваемого периода укреплялся, в результате чего в конце 2007 г. индекс реального валютного курса доллара США к российскому рублю составил 34% по отношению к первому кварталу 1994г., что означает относительное удорожание продукции отечественных товаропроизводителей по сравнению с продукцией их иностранных конкурентов (за этот период) почти в 3 раза.
Таким образом, в России налицо все предпосылки для развития «голландской болезни». Имеются и явные подтверждения негативного влияния укрепления курса российского рубля на экономику России. Так, обращает на себя внимание тесная положительная взаимосвязь индекса реального валютного курса доллара США к российскому рублю и доли экспорта в ВВП России. Заметим, что импорт товаров практически не связан с изменением реального валютного курса и с 2000 г. варьируется в диапазоне 15-19% от ВВП.
Укрепление реального курса национальной валюты может иметь как негативные, так и позитивные последствия для отдельных отраслей национальной экономики. С одной стороны, укрепление реального курса национальной валюты ведет к ослаблению конкурентоспособности внутренних производителей перед зарубежными вследствие относительного удорожания их продукции. А с другой — к сравнительному удешевлению импортируемого сырья и оборудования, а также дополнительному притоку иностранного капитала в страну, что увеличивает инвестиционные возможности внутренних производителей.
Поскольку большая часть сверхдоходов от экспорта сырья в России (благодаря реализуемым мерам фискальной политики) присваивается федеральным бюджетом, государство может ограничивать конкурентоспособность добывающих отраслей и увеличивать государственные социальные и инвестиционные расходы. То есть стимулировать платежеспособный спрос, сдерживая негативные последствия укрепления курса национальной валюты. Именно роль государства в перераспределении сверхдоходов от экспорта сырья не позволяет «голландской болезни» пустить глубокие корни в экономике России.
Вместе с тем проводимая государством экономическая политика не лишена существенных недостатков.
Обладая значительными финансовыми ресурсами, аккумулированными, в первую очередь, вследствие экспортосырьевой ориентации, государство уходит от решения фундаментальных проблем российской экономики. Выравнивание конкурентоспособности отраслей национальной экономики обеспечивается, главным образом, за счет фискальных, а не стимулирующих мер, что подавляет инвестиционную активность.
Так, доля инвестиций в основной капитал в ВВП находится на крайне низком, не достаточном для инновационного развития экономики уровне в 19,5% в 2007г. Для сравнения: в Южной Корее в период бурной модернизации экономики этот показатель стабильно превышал 30%. Более того, аккумулированные государственным бюджетом средства при размещении в иностранные ценные бумаги, по сути, работают на развитие американской и европейских экономик.
В то же время наблюдающийся опережающий рост внутренних цен на продукцию нефтегазового комплекса ведет к инфляции издержек, сокращает рентабельность в других отраслях экономики, подавляет экономическую активность и усиливает негативный эффект «голландской болезни», ослабляя конкурентоспособность национальной экономики.
Что нужно делать против ГБ?
С учетом вышеизложенного ясно: России грозит опасность превращения в сырьевой придаток стран Запада и государств АТР, прежде всего Китая. Как же эту угрозу нейтрализовать? С одной стороны, предстоит смена самой модели экономического развития, о чем и пойдет речь в последующих разделах настоящей статьи. С другой стороны, уже сегодня необходимо изменить макроэкономическую политику, отменив прежде всего практику ревальвирования рубля, провоцирующую, стоит повторить, приток чисто спекулятивных зарубежных капиталов и «голландскую болезнь». Далее, пора прекратить практически бесплатное кредитование западных стран и начать вкладывать «замороженные» в различного рода резервных фондах госсредства в реальные активы. При этом приоритет следует отдать не предприятиям нефтегазового комплекса, а компаниям, производящим продукцию, потребление которой предполагает большие затраты горюче-смазочных материалов (в этом контексте хотелось бы напомнить, что платежеспособный спрос на авиатехнику сдерживается высокими ценами на керосин; аналогичные спросовые ограничения развития автомобильной промышленности связаны с высокими ценами на бензин, а развития судостроения, сельскохозяйственного машиностроения и машиностроения для лесопромышленного комплекса — на дизельное топливо).
Речь идет о господдержке тех компаний, стоимость акций которых в долгосрочной перспективе отрицательно коррелирована с ценами на нефть. Обеспечив отток спекулятивного капитала из России и заместив иностранные займы российских госкомпаний бюджетными кредитами, можно без инфляционных последствий инвестировать развитие отечественного машиностроения из пресловутых «нефтедолларовых» по своему происхождению «кубышек».
Инвестирование нефтегазовых доходов государства в национальную экономику способно быть не просто неинфляционным, но и антиинфляционным. Имеются в виду вложения в высокотехнологичные инвестиционные проекты, в создание компаний, действующих на высокомонополизированных рынках, в расширение порождающих структурную инфляцию «узких мест» (например, в развитие цементной промышленности), в отрасли, конкурентные позиции которых в случае падения цен на нефть улучшатся (речь об этом шла выше).
Так, уже сегодня стоило бы форсировать строительство либо радикальную технологическую модернизацию российских авиастроительных и автомобильных заводов путем вложения госсредств в приобретение их акций или в создание новых компаний с полным производственным циклом (а не просто занимающихся «отверточной» сборкой).
Госборьба с ГБ
Остановимся на государственной политике борьбы с «голландской болезнью». Рассмотрим три классических аргумента в пользу протекционизма отраслей и их применимость в условиях российской действительности.
Аргумент «консервативной функции социального благосостояния» . Реальный доход или потеря ренты конкретного фактора в результате неожиданного шока должны быть исключены, то есть применяемые в данном случае меры затрагивает всю экономику в целом. Против данного аргумента можно высказать по крайней мере три возражения. Во-первых, данная цель перераспределения лучше достигается при налогообложении специфического фактора бумового сектора (изъятие ренты, налоги на природопользование) и направлении дохода на субсидирование проигрывающих факторов производства. Во-вторых, в российских условиях при огромной дифференциации доходов и концентрации рентных платежей в руках довольно узкого круга лиц отсутствует «консервативная функция социального благосостояния», поскольку система перераспределения просто не работает. В-третьих, данная политика предусматривает наличие четко отлаженного механизма перелива капитала.
Аргумент поддержания занятости. Его можно применить только при условии наличия в отстающем секторе устойчивой реальной заработной платы. Здесь опять возникают два возражения. Во-первых, разумнее прямо субсидировать занятость, а краткосрочная безработица необходима как сигнал к проведению желаемой реаллокации ресурсов. Во-вторых, на большинстве российских предприятий отстающего сектора заработная плата настолько низка, что ее можно назвать «устойчивой», но никак «не реальной».
Аргумент «молодой отрасли». Он мог бы применяться, когда ожидаются временный бум и снижение с последующим восстановлением отстающего сектора. Но это ведет к неоптимальной растрате физического и человеческого капитала в течение периода бума. Данный аргумент явно не подходит к российской действительности. Добывающие отрасли работают на подъеме уже в течение многих лет, назвать этот бум временным нельзя. Споры о защите «молодых отраслей» в российских экономических кругах завершились признанием того, что такие отрасли отсутствуют. А перспективная инновационная экономика находится пока только в зачаточном состоянии. Рассмотрим два наиболее популярных протекционистских подхода.
Первый — защита обменного курса, а именно политика избегания повышения реального обменного курса и, следовательно, защита торгуемых товаров при удорожании неторгуемых. Девальвация явно неэффективна как средство от «голландской болезни», поскольку, во-первых, это защита не только промышленного сектора, но и добывающего, во-вторых, в силу низкой конкурентоспособности российских обрабатывающих отраслей их продукцию можно отнести к неторгуемым товарам. Сдерживание курса делает их еще менее, конкурентоспособными.
Второй подход — это обычный протекционизм, основанный на повышении тарифов или сокращении импортных квот. Предотвращение потерь для секторов, конкурирующих с импортом, в дальнейшем обернется удорожанием экспортных товаров промышленного сектора так же, как и добывающего. По экспортным небумовым товарам будет нанесен двойной удар: сначала повышением реального обменного курса, а затем прямой потерей ресурсов для производства импортозамещающих товаров.
Инфляция, «голландская болезнь» и рост цен на энергоносители
Общепризнано, что рост цен на энергоносители (далее — нефть или энергоносители) выступает важнейшим фактором инфляции для стран-экспортеров. Механизм его действия — частный случай явления, называемого «голландской болезнью» второго рода. Не очевидны причины, по которым в России в последние годы продолжается рост обрабатывающих производств при многократном росте цен на нефть и газ, а следовательно, и рентных доходов от их экспорта.
Рассмотрим какими способами можно бороться с инфляцией в условиях «голландской болезни» в России.
В реальной экономике, по причине ее структурной неоднородности, сокращение производства и занятости в торгуемом секторе уже в первой фазе «голландской болезни» сопровождается ростом структурной безработицы и снижением зарплаты. Одновременно может происходить рост зарплаты в неторгуемом секторе. Если удельный вес последнего велик, вероятно повышение и уровня цен в целом. Таким образом, при «голландской болезни» развивается структурная адаптационная инфляция, причем тем сильнее, чем глубже структурные деформации и чем быстрее они возникают. Поэтому выгоды от роста экспортных доходов частично нивелируются потерями в торгуемом секторе.
Колебания сырьевых цен постоянно порождают структурную адаптационную инфляцию. Поскольку сильные колебания уровня жизни крайне опасны с социально-политической точки зрения, целесообразно и впредь вывозить рентные доходы в виде золотовалютных резервов. Однако нужно принимать и другие меры, обеспечивающие стабильность динамики добычи и экспорта сырья без резких скачков, порождающих проинфляционные структурные шоки. Например, выдавать лицензии компаниям на право добычи нефти и газа с учетом поддержания ими необходимого уровня запасов. Таможенные пошлины на вывоз сырья должны иметь прогрессивный характер. Так, ставка в 30% для вывоза газа должна быть заменена шкалой, подобной прогрессивной шкале (от 0 до 70%), установленной для экспорта нефти.
Общий вывод: «голландская болезнь» порождает инфляцию в странах-экспортерах сырья только при негибкости цеп, зарплаты: и валютного курса. Поэтому борьба с инфляцией монетарными методами малопродуктивна. Экономическая политика должна обеспечивать защиту торгуемого сектора и создание высокотехнологичных отраслей, а также свободу рыночной конкуренции и гибкость зарплаты (со снижением налоговой нагрузки на нее).
Протекционизм
«С другой стороны, и политика правительства, и рекомендации консультантов выглядят как минимум странно. Таможенные барьеры — один из наиболее эффективных способов выравнивания экономических условий для конкурентного сектора — систематически снижаются. У нас почти нет нетарифных инструментов защиты внутреннего рынка (они действуют лишь в отношении шести из более чем 150 групп товаров и услуг), средневзвешенная ставка импортной пошлины — 8%, с учетом льгот — 5%, тогда как в ЕС она около 15%. Административное управление валютным курсом тем более не вписывается в либеральную модель. Очевидно, что одной из важнейших целей структурных реформ должно быть выравнивание экономических условий для всех секторов экономики. Применяемые в отношении сырьевого сектора меры (экспортные акцизы) явно для этого недостаточны. Остающаяся после их изъятия часть доходов позволяет сырьевому сектору оставаться сверхрентабельным. О выравнивании условий конкурентного и сервисного секторов вопрос вообще не ставится. Для правительства данной проблемы не существует. А эта структурная диспропорция, в отличие от валютного курса, значительно легче поддается корректировке посредством перераспределения налоговой нагрузки. Правительство упорно применяет рецепты, выработанные для однородной экономики развитых стран.
Косвенным признанием неравенства экономических условий можно рассматривать объявление (с подачи Всемирного банка) политики «диверсификации». Что это значит на концептуальном и теоретическом уровне, понять пока трудно. На практике это выражается в закачке бюджетных средств в отдельные проекты и создание «технопарков» — зон с особым налоговым и таможенным режимом. Насколько эти меры способны компенсировать завышение курса рубля, оценивать бессмысленно, ведь само завышение воспринимается как благо.
Пример легкого отношения к «голландской болезни», внушаемого зарубежными «авторитетами», дает статья Дж. Стиглитца. В ней утверждается, что «в принципе избежать удорожания валюты легко». «Огромные природные ресурсы могут и должны быть благом, а не проклятием… Что отсутствует? Политическая воля сделать это». И далее предлагается традиционный набор рекомендаций — создание Стабилизационного фонда и честное, прозрачное распределение сырьевых доходов. В качестве примеров успешной реализации стандартного рецепта называют Ботсвану и Индонезию. Похоже, с аргументами у нобелевского лауреата совсем туго, если не нашлось более привлекательных примеров.
Дело, однако, в том, что рост ВВП Ботсваны не противоречит теории. В слаборазвитых странах со значительным процентом натурального хозяйства конкурентный сектор — единственный страдающий от «голландской болезни» — как правило, отсутствует. Следовательно, отсутствует и прямой депрессивный эффект. Сервисный же сектор может расти на сырьевых доходах достаточно быстро, определяя рост ВВП. То же самое мы наблюдаем и в России. Для полноты аналогии необходимо довести до конца деиндустриализацию (ликвидировать остатки конкурентного сектора).
Однако рассчитывать на долгосрочный рост сервисного сектора в России труднее: он уже гипертрофирован.
Китайское «экономическое чудо» выглядит естественным с точки зрения курса юаня. Китай, в отличие от России, не стремится добиться его конвертируемости. Он решает противоположную задачу: добиться конкурентоспособности своей продукции. Сохранение административного курса позволяет занижать обменный курс относительно рыночного. А рыночный курс и без того существенно занижен. Китай — крупный импортер нефти (второе место в мире), и это определяет уровень занижения курса. В результате не самый качественный, но дешевый китайский экспорт оказывается самым конкурентоспособным, а его высокая рентабельность позволяет не только наращивать объемы, но и быстро подтягивать качество.
Пока Китай выигрывает конкуренцию именно за счет ценового фактора, некоторые отечественные авторитеты убеждают нас, что российская продукция неконкурентоспособна в принципе, потому что в развитых странах конкуренция по цене отошла в прошлое, а ее место заняла конкуренция по ассортименту и качеству. Возможно, эти авторы не читали потребительские журналы тех же западных стран, в которых обсуждению соотношения «цена — качество» отводится обычно центральное место. А очереди за сверхкачественными «роллс-ройсами» или «майбахами» наблюдаются только в России.
Курс валюты страны сырьевого придатка определяется ценой и объемом экспорта сырья. Цены на мировом рынке крайне нестабильны, следовательно, национальная валюта не может быть стабильной в долгосрочном плане. Существуют глубокие сомнения, имеет ли смысл конвертируемость без стабильности.
Опыт двух лет после дефолта показал, что экономика России при благоприятном курсе рубля может быть более эффективной и динамичной, чем китайская, — без структурных реформ и при существующем инвестиционном климате. У нас принято считать, что курс рубля до дефолта и сегодня — это норма, а постдефолтная девальвация — некое патологическое отклонение. Между тем это были уникальные два года, когда конкурентные условия российской экономики были значительно ближе к условиям стран-импортеров нефти вообще, и Китая в частности, хотя и не достигли их.
Теория и практика
Причины непонимания экономической ситуации в России могут быть связаны с ограниченностью теории «голландской болезни», базирующейся на «модели стремительно развивающегося сектора» в малом государстве. Она остается основой теоретической оценки экономической ситуации в странах-экспортерах рентного сырья. Многие ее априорные допущения несовместимы с реалиями России.
Кроме того, по определению — это динамическая модель, то есть рассчитанная на изучение последствий быстрого роста. Между тем ситуация в большинстве стран-экспортеров нефти давно перешла в статическую фазу, а в некоторых — и в фазу рецессии. Соответственно, главный действующий фактор — не быстрый рост, а рента.
Влияние эффекта быстрого роста по мере исчерпания его возможностей или структурной перестройки быстро падает, а влияние ренты — только накапливается. Это значит, что влияние ренты может сохраняться и после того, как рента перестала извлекаться.
Но главное: модель быстрого роста не рассматривает мировую экономическую систему в целом и, в частности,такой важный фактор, как реакция противоположной стороны — занижение курса валюты (и повышение конкурентоспособности) стран, импортирующих нефть. То есть «голландская болезнь» в мировом масштабе — проблема не только стран-экспортеров нефти, это структурная болезнь мировой экономики, связанная с глобальным переделом рынков сбыта. А изменение курса валют — не более чем объективный механизм реализации упомянутого перераспределения. Соответственно, решать эту проблему в «отдельно взятой стране» бессмысленно.
Однако не стоит забывать, что принятая точка зрения просто выгодна развитым странам. С одной стороны, она поддерживает конкурентные преимущества их промышленности над конкурентным сектором стран-экспортеров нефти, способствуя дальнейшей научно-технической деградации России — потенциально опасного конкурента, и закреплению деления мира на страны развитые и вечно «развивающиеся». С другой — позволяет устраниться от участия в решении этой глобальной проблемы, что неизбежно потребует «поделиться благополучием», и не только в виде материальной помощи.
Вхождение России (и не только ее) в клуб развитых или интенсивно развивающихся стран зависит от того, смогут ли реформы поставить национальный высокотехнологичный сектор в равные условия с внешними производителями. А это, в свою очередь, зависит от того, позволят ли они снизить цену отечественной продукции (курс рубля) в 2-3 раза (пo модельным оценкам).
Итак, «сырьевая» модель отечественной экономики не в состоянии обеспечить ее устойчивое и быстрое развитие хотя бы потому, что запасы рентабельных нефтегазовых месторождений относительно скоро истощатся, а разработка новых месторождений наверняка окажется исключительно капиталоемкой (если же весь чистый доход от добычи сырья тратится на «погашение» осуществленных инвестиций и на выплату процентов по привлеченным кредитам, соответствующие инвестиционные проекты теряют всякий смысл).
Кроме того, именно освоение нефтегазовых месторождений в труднодоступных районах, в том числе на северном шельфе, требует создания и задействования высоких технологий (данный фактор, собственно, — едва ли не главный тормоз разработки знаменитого Штокмановского месторождения), т.е. без перехода к «высокотехнологичной» модели Россия может лишиться своего не только «несырьевого», но и «сырьевого» будущего. В связи с этим главной задачей российской экономической политики становится трансформация «нефтедолларовых» доходов в потенциал высокотехнологичного развития народного хозяйства.
Исходя из «экономиксовой» парадигмы относительно наилучшего (с точки зрения суммарной прибыли и доходов индивидов) распределения ресурсов возможности перехода России к «высокотехнологичной» модели экономического развития исчезающее малы. Если же руководствоваться институционально-эволюционной теорией (в рамках которой предприятия суть развивающиеся и «самообучающиеся» организации), такие возможности еще сохраняются. Они заключаются в способности крупных интегрированных корпоративных структур осуществлять НИОКР и инвестиции в масштабах, принципиально недоступных мелким и средним дезинтегрированным предприятиям. И, думается, государственную политику надлежит четко нацелить на стимулирование создания инновационно активных российских ТНК, на их «выращивание». При необходимости подобные корпорации должно создавать само государство, в том числе с использованием принципов государственно-частного партнерства.
Заключение
голландская болезнь экономика отрасль
Лечение «голландской болезни» — проблема долгосрочной структурной политики государства, при проведении которой следует учитывать опыт стран, уже ее преодолевших. Например, надо обратить пристальное внимание на использование растущих нефтяных доходов. Если текущий счет (или, например стабилизационный фонд) не используется для сглаживания расходов на неторгуемые товары, то из этих средств должны осуществляться субсидии в сектор торгуемых ненефтяных товаров, когда сектор показывает потенциал значительного эффекта «обучение в процессе работы»(learning by doing), обусловливающего повышение производительности. Данный эффект, вызываемый даже незначительным техническим прогрессом, аналогичен экономии от масштаба. Подобные «маленькие шаги» в структурной политике намного реалистичнее заявлений о необходимости крупных инвестиций, в высокотехнологичные отрасли. Только постоянная и целенаправленная работа в области реструктуризации экономики создаст условия для преодоления «голландской болезни».
Однако, по мнению С. Гуриева, в России хотя и нет «голландской болезни», но наблюдаются типичные симптомы «ресурсного проклятия»: ограничивается свобода слова, усиливаются авторитарные тенденции, сохраняется массовая коррупция, снижается уровень образования и квалификации трудовых ресурсов. Судя по опыту других стран, в долгосрочной перспективе это может привести к самым отрицательным последствиям.
Также, хотелось бы обратить внимание на то, что курс на инновационное развитие экономики, принятый правительством России, безусловно, безальтернативный, если мы хотим жить в сильной и всеми уважаемой стране. Но попытки реализовать его только за счет внутренних ресурсов, без резкого наращивания импорта готовых передовых технологий обречены на провал. Государство должно активнее включаться в реализацию инновационных проектов, оказывая не только поддержку при реализации инвестиционных проектов и выходе на рынок с готовой продукцией, но, что намного значимее, создавать соответствующие государственные фонды и банки инноваций.
Список используемой литературы
1. Брич А. Путь России к процветанию в постиндустриальном мире. // Вопросы экономики, №5, 2003.
2. Гуриев С., Сонин К. Экономика «ресурсного проклятия». // Вопросы экономики, №4, 2008.
3. Забелина О. Российская специфика «голландской болезни». // Вопросы экономики, №11, 2004.
4. ЭКО, №12, 2008, с. 25.
5. Фетисов Г. Альтернативы «сырьевой» модели развития российской экономики. // Российский экономический журнал, 9-10, 2007.
6. Фетисов Г. Динамика цен и антиинфляционная политика в условиях «голландской болезни». // Вопросы экномики, №3, 2008.
7. Чигрин А. Призводит невыгодно: последствия «голландской болезни» в России // ЭКО, №1, 2008.
8. www.gks.ru/bgd/free/B08_00/Main.htm; Россия в цифрах. 2008: Крат. стат. сб. / Росстат. М. 2008.
9. Diagnostic Dutch disease: Does Russia have the symptoms? IMF Working Paper. WP/07/102.
10. How to sustain growth in a resource based economy? The main concepts and their application to the Russian Case. Economic department working papers No. 478.
11. The effects of Dutch disease in Russia. ZEF — Discussion Papers on Development Policy, Bonn, January 2004.
